Вхождение в среду авангардистов

Долгое замедленное развитие, во время которого происходило подспудное накопление живописного опыта, сменилось у Малевича годами, насыщенными поразительными 20 художественными новациями, плотно следующими друг за другом. Год шел за пять — как вообще в русском искусстве, где совмещение, взаимопересечение разнообразных, подчас взаимоисключающих тенденций было повсеместным и плодотворным явлением.

Вожак молодых бунтарей Ларионов пригласил Малевича на первую выставку «Бубнового валета» (декабрь 1910 — январь 1911); с тех пор он регулярно участвовал в эпатажных выставках левых живописцев.

Гуаши рубежа десятилетий — Женский портрет, два Автопортрета, Человек в острой шапке, Натюрморт, — энергичные, экспрессивные, с упругой контурной обводкой и мощной цветовой лепкой уплощенных объемов, — говорят о возникновении новых качеств в живописи молодого художника.

Первая половина 1911 года для Малевича была богата на публичные смотры: помимо выставок в старой столице, он выступил вместе с группой москвичей на третьей выставке петербургского «Союза молодежи» (апрель — май). Сближение с петербуржцами послужило для него прологом будущих существенных событий.

На следующей московской выставке, собранной все тем же неутомимым Ларионовым и получившей шокирующее название «Ослиный хвост» (март — апрель 1912), Малевич экспонировал более двух десятков работ; большинство из них сохранились.

Анализируя в конце жизни собственную биографию, художник говорил о двухуровневом развитии изобразительного искусства. К первому он причислял произведения профессиональных, ученых мастеров, ко второму — народное творчество в разнообразных его проявлениях. Себя он объявлял безусловным сторонником «крестьянского искусства», подчеркивая стройную логичность своего пути: «Я остался на стороне искусства крестьянского и начал писать картины в примитивном духе. Сначала, в первом периоде я подражал иконописи. Второй период был чисто «трудовой»: я писал крестьян в труде, жатву, молотьбу. Третий период: я приблизился к «пригородному жанру» (плотники, садовники, дачные места, купальщики). Четвертый период — «городской вывески» (полотеры, горничные, лакеи, служащие).»

Портрет Михаила Васильевича Матюшина. 1913. Холст, масло. 106,5×106,7 см. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Малевич всегда стремился выстроить картину собственного творчества по восходящей прямой, словно желая убедить и себя, и зрителя в своем последовательном прогрессивном движении «от» и «до». Однако сопоставив его слова с реальными фактами, все же приходится констатировать, что по крайней мере три периода, отмеченные автором как поочередные, существовали на самом деле в едином пространстве и времени: на «Ослином хвосте» работы «трудового», «пригородного» и «вывесочного» жанров были показаны одновременно, причем вперемешку, без какого-либо объединения по специфическим темам.

И, действительно, для Аргентинской польки (частное собрание, Нью-Йорк), Провинции (Стеделик музеум, Амстердам) и прочих работ вдохновлявшими образцами были произведения фольклорного искусства — вывески, лубки, росписи подносов. Все картины были сюжетно-бытовыми: так, устремляется к воде неуклюжий Купальщик (Стеделик музеум, Амстердам) с ластоподобными конечностями; оплывший книзу Садовник (Стеделик музеум, Амстердам) окаменел, как памятник самому себе, а Полотеры, напротив, лихо изогнуты в трудовом раже. Неимоверная сила цвета, его красочная интенсивность словно деформируют своим брутальным напором рисунок и композицию. Не только с точки зрения академических канонов, но и с точки зрения здравого смысла не может быть таких анатомических аномалий в человеческих фигурах, каковые наблюдаются у Купальщика или Полотеров. Однако Малевич напряженно и трудно нащупывал ту истину, которую впоследствии будет считать единственно верной: картина должна представлять собой самостоятельный организм, который развивается и строится по своим собственным законам — законы же эти диктуются чисто живописными средствами, прежде всего цветом. Путеводными ориентирами на этом пути ему служили французские фовисты («дикие»), прозванные так за пронзительную мощь цвета; русский художник с тщанием усвоил также уроки Гогена, Ван Гога и Сезанна. Картины этих великих мастеров неоднократно гостили на столичных выставках конца 1900-х годов; помимо того, местом паломничества молодых живописцев были особняки проницательных московских купцов Сергея Ивановича Щукина и Ивана Абрамовича Морозова.